Пьян баян. Меха греха
Тянутся «Диролом».
Семинотная труха
Сыплет рок-н-роллом.
По глазам, по голове,
По мечтам дебила,
По раскатанной губе –
Лажа зарябила.
Устаканенный отчет –
Сам себе, на блюдце.
Люстра голову печет,
За стеной смеются,
Стол-рахитик. Здесь тоска
На томатной пасте,
И баян несет в века
Гребаное счастье.

Порхаешь мотыльком...
Ждешь «...на огонь»?..
Не буду.
Какой «огонь», когда вода,
Вода повсюду?
И нет ей края,
Как на той плотине,
Где влево-вправо - аш два о.
Водитель - помнишь ли его? -
Давил на газ,
Гнал от Черкасс,
Взлетал, порой, на наших крыльях,
Как бедный торро в бандерильях,
Как самурай - в последний раз.
А глади не было конца,
И мы летели над привычкой,
Над теплой, муторной водичкой, -
Два недоумка-близнеца.
Вот так, с размаху - в никуда,
И целиком, не надо сдачи.
Гореть, светить, а как иначе, -
Когда ж ты кончишься,
Вода?

Ветер.
Как на другой планете -
Ночь и ветер.
Темнота.
Хоть глаз коли -
Не видно ни черта.
Лишь искры вдаль,
К востоку, на закланье.
Не успеваешь загадать желанье.
Жаль?
Планета Пятая -
Прибитая,
Распятая,
По атласам разменянный пятак,
Мигает - не по делу, просто так.
Скучает.
Мерзнет.
Гелием пыхтит
И кашляет.
Космический бронхит,
Каким-то галактическим флюидом,
Забрался в анатомию ко мне -
Нам, пригвожденным к ночи инвалидам,
Не дышится на пару.
Нет, вдвойне.
Мы оба задыхаемся от тайны,
Что распирает, высказать - никак.
И только ветер,
Третий и случайный,
На миг оглянется,
И улетит во мрак.

Кем будем мы,
Когда на смену ветру
Придет спокойный, ожиревший штиль,
И мир, вкусив экранную эфедру,
Отправится в заслуженный утиль?
Кем станем мы,
Когда подхватят хором
Попсовый, генитальный эпатаж,
И зовом мяса, похоти измором,
Нас понесет на подвиги кураж?
С кем будем мы,
Когда придет Мессия,
И запыхтит «Герцеговиной Флор»,
Когда затянет горло гипоксией
Священный и махровый триколор?
Ты знаешь,
Быть не хочется премудрым,
Но, что-то давят эти телеса.
Где будем мы,
Когда однажды утром
Погаснет свет, и рухнут небеса?

Не спи.
Ты слышишь: это жизнь
Проходит мимо нас,
А с ней хотя бы раз свяжись –
Затянет в тот же час.

Не спи.
Подъем давным-давно
Трубили за стеной,
А мы живем в немом кино
Из серии одной.

Не спи.
Успеть бы все успеть,
Разбив о пол часы,
Чтоб старость мудрую пригреть
До темени-росы.

Не спи.
Обманут телеса,
Как было каждый раз.
Мир нам оставил полчаса,
Люби меня сейчас.

Когда мы поймем правоту слепоты
И святость безумных наитий,
Останется кран без горячей воды,
И мыльная пена в корыте,

Останется пыльная щелочка в мир,
С рогами блестящей антенны,
Останется жлобский корабль-сувенир,
И фотообойные стены.

Останется мир, полупьяный старик,
Одною ногою в могиле,
И каждый хребет, океан, материк –
Останутся там, где прибили.

А мы растворимся в молекулах лет,
В безумной свободе паденья,
Нас выпьет до дна запоздалый рассвет,
В награду за чудо прозренья.

Пролог счастливей эпилога,
Уже не дать стране угля.
Я не прошу поверить в Бога,
И в то, что круглая Земля.

Я не рассказываю сказки –
Ответом будет пустота.
У всех стандартные раскраски,
Но любим разные цвета.

Я мог бы стать простым бессмертным,
А стал вот смертным непростым –
Не веря ложечкам десертным,
С ковшом гоняюсь за святым.

Я мог бы стать твоей собакой,
Но не виляется уже.
Сижу бесплодно над бумагой,
Любуясь белым неглиже.

Я мог бы «якать» бесконечно,
Уже не «ты», не «мы», не «нас»,
Но фарширую, чебуречно,
Воспоминаньями рассказ,

Чтоб, посолив сюжет итогом,
Сожрать его, упасть в тепле,
И стать счастливым полубогом,
Прикованным к твоей скале.

Когда бы верою единой –
Не громоздили б этажи,
А нам бы сплетни-паутины,
Вагоны гадости и лжи.

Хлестнуть неверием по роже,
Вот так – с размаха, по прямой.
«тьмы низких истин нам дороже…» -
Бери фонарь, пошли домой.

Закрытые двери, границы-заборы,
Молчат телефоны души.
Потемки блокады, кудыкины горы,
Немые мечты-миражи.
Безумье, рожденное в мутной пробирке,
Такому же бреду в ответ.
А бублик женился на собственной дырке
И сам себя слопал в обед.

Босым топтанием
У подоконника,
Затяжкой-кашлем,
Тридцать семь и семь,
Ночным братанием
С кустом лимонника,
С борщом вчерашним,
Разгребая темь,

Без баб дичая, но
Душа беременна.
Нули в заначках
И не брит портрет –
Творить нечаянно,
Несвоевременно,
На мятых пачках
Из-под сигарет.

По этажам -
Амурным витражам,
Загаженным отчаяньем пролетам,
По лестничным, гитарным куражам,
По клеточкам – унылым стихоплетам,
По скважинам бронированных глаз,
По лифтам разворованных иллюзий,
По домофонам отстраненных фраз,
По кирпичам свалившихся контузий,
По уровням достатка и ума,
По лоджиям, с прищепками привычек,
По граффити позорного клейма,
По хлипкому штакетнику кавычек –
Приговоренным Сизифом, несу
Мешок желаний и любви вагончик.
А мудрость неумытая внизу
Сидит и пропивает мой червончик.

У нас дожди, и кошки не родятся,
И все не так, как хочется душе,
И барабанят речи Отто Каца
По хлипкой крыше рая в шалаше.

Опять кагор дежурных покаяний
Вот так же разольется на палас,
И будет покаянному, по-пьяни,
Короткий, поучительный отказ.

А вечер зимним холодом окатит,
И в ванную - протоптанной лыжней.
Дожди храпят. Дождям, наверно, хватит.
И выпит весь кагор за выходной.

И выметены камни преткновений,
И выедены яйца пустоты,
И череда словесных удобрений
Сошла на нет, а с ней ушла и ты.

Луна мне в окна,
Волоокая,
Таращит океаны глаз.
Она, как ты -
Совсем далекая,
Из полуфазных полуфраз.
Она, как ты -
Серпом по важному,
Иль круглым орденом с вождем, -
Мне,
От тоски одноэтажному,
К земле прибитому дождем.

Мама, что это?
Звонкие пушечки
Горделиво палят прописным.
Мама, кто это?
Мальчики-душечки
Прожигают поэзию в дым.

Мама, как это –
Лапать за плоское,
Восхищаясь объемом телес?
Я в себе убиваю холопское,
А халдей протрезвел и воскрес.

Мама, знаю:
Молчание – золото,
Опопсел я на прииске том,
Но читаю – и корчусь от голода,
И щетинюсь бескрылым хребтом.

Оставляя фазану фазаново,
Разгибаю скрипящую стать:
Мама, слышишь – роди меня заново,
И отбей мне охоту писать.