Мне не хватает тебя.
Знаешь, душа как ворона –
Мраком ночного перрона,
Спать не дает, теребя.

Мир доживает свой час,
В двадцатилетней разлуке.
Были мы? Не было нас?
Что нам страданья и муки?

Дети растут на глазах,
Им не понять – ну и ладно.
Память – дремучий казах –
Дергает струны нещадно.

Вечность все ближе, а нам
Бренность подталкивать к краю.
Знаешь, я все еще там.
Слышишь, опять повторяю:

Мне не хватает тебя!

Волосатые руки судьбы
Нас подхватят, упавших с небес,
И, под гогот пропитой толпы,
Понесем мы по улицам крест.

Мы любили, не делая вид,
Смаковали божественный яд,
Нас кружило в потоке орбит –
И вот этого нам не простят.

Вот и всё. Ты пакуешь белье.
Я курю и молчу тебе вслед.
Слишком громко молчанье мое,
И твоя расторопность – в ответ.

А толпа, в потирании лап,
Перегаром пугает восход.
Всё. Ушла. Время – наш эскулап,
А пока нам одно – эшафот.

Ходили танки спозаранку
По улице моей судьбы.
Я что-то пел глухому панку,
Из серии «мы не рабы».

Слонялись тучи, наблюдая,
Взведя небесный водомет,
А жизнь струилась молодая –
Портвейн на квас, рассол на мед.

Заря судьбы на трех аккордах
Трехцветно пела под винцо.
Двадцатилетних, пьяных, гордых –
Удача знала нас в лицо.

Теперь вот так же – еду танком
По вырезкам «одной шестой»,
По тем трехцветным самобранкам,
Над перекрашенной звездой.

С регистрацией я крут,
В том и в этом плане.
Без нее меня упрут
Злобные цыгане.

Без нее я никуда,
И нигде к тому же,
Словно гайка без винта
И жена без мужа.

С регистрацией я прав,
Даже если левый.
С ней я в фаворе, как граф
В спальне королевы.

Завтра буду много пить
(счастье на пределе!),
Чтоб кого-то не убить
В паспортном отделе.

А знаешь, я поверил в небо,
Полжизни в яме просидев.
А любопытство просит хлеба,
И разум мой – голодный лев.

Слащавых виршей вереница
Запеленила мне глаза.
Душа – капризная девица,
Не в корм ей эта колбаса.

В навозной куче перламутром
Блеснет на солнышке иной,
И, добрым августовским утром,
Возьмет усталость выходной.

Глотая жадно междустрочья,
Вдыхая мускус без духов,
Я разорву унынье в клочья,
Воскресну от живых стихов.

Ты знаешь, видимся мы часто,
Друг другу руки подаем.
Они-то гении, и баста,
Забронзовевшие живьем.

Для них – президиумов ложи,
Аплодисменты и цветы.
Они меняют цвет и кожи,
В тон окружающей среды.

Они обласканы царьками,
Их на цитаты рвет толпа.
Ты знаешь, битва с дураками
Здесь неуместна и глупа.

Я понял это как-то в мае,
Когда в литклуб спешили мы:
Я – в переполненном трамвае,
Он – в «Мерсе», с правой стороны.

Ты помнишь, как глаза горели,
Как слезы с водкою текли,
Когда до этого, в апреле,
Мы на «квартирник» забрели?

Глаголю рифмой, пусть осудит
Мертворожденный критикан,
Он знает все. Он прав по-сути.
Он весь граненый, как стакан.

Ему пристало это дело,
Он пахарь, с тяжким хомутом.
Душа молчит, спина вспотела –
Должно быть, тяжко в мире том,

Где преподносится идея
Без выражения лица.
«Ни дня без строчки» - путь халдея.
«Ни дня без жизни» - путь творца.

Белый, неистовый холод,
Заиндевевший содом.
Кубик от сердца отколот,
Кровь подается со льдом.

Взгляды и жесты – всё мимо,
Фразы и позы – всё ложь,
Злая игра, пантомима
Постных улыбок-калош.

Мирно живется посуде,
Нет клокотаний в душе,
Если измены, по сути,
И не измены уже.

Если нам общее - ветры
Этих холодных искусств,
Стены, квадратные метры,
И треугольники чувств.

Не веря в тихую сусальность,
Червонный колокол кую.
Меня хватает на глобальность,
Но не хватает на семью.

На мне оставлены зарубки
Лихих, отчаянных затей.
Меня хватает на поступки,
Но не хватает на детей.

Дорога, вечное движенье –
Нам с нею жить, с плеча рубя.
Меня хватает на свершенья,
Но не хватает на тебя.

Ну конечно же, не мое, однако в тему:

Только этот день (Осеннее солнце)

Смотри, как август падает с яблонь.
Это жатва. Это сентябрь.
Омытый дождем берег птицами отпет.
Из вереницы траурных дат этот день,
Только этот день плачет...
Смотри, как ветры
Собирают в стаи самых усталых,
Как поднимают и кружат над распятьем листья,
Смотри, как лес полыхает и медленно гаснет.
Это сентябрь.
Осеннее солнце - гибель - сюрреалист.
Осеннее солнце - жатва.
Осеннее солнце листьями падает вниз.
Весна будет когда-нибудь завтра.
Смотри, как кровью дурманит болота кикимора-клюква.
Как ведьмы-вороны тревожат День Вознесенья.
Смотри, как в саван туман наряжает озера,
Как стелет звезды по самой воде поднебесье.
Смотри, как ветви и тени деревьев ложатся на травы.
Как кружит души над куполоми стон Благовеста,
Как поминают вином и хлебом, как провожают
Лето...

© Алиса, Константин Кинчев

Пока пожирает небо
Ладан моих перегаров,
Пока растворяет память
Унылую вонь новостей,
Я буду с водой и хлебом
Терпеть аперкоты ударов,
И воск на романтику плавить,
И делать случайных детей.

Пока отражает кафель
Ребер озябшую пляску,
Пока дом-работа-пельмени
Петлей не раздавят кадык,
Я буду среди фотографий
Искать пожелтевшую сказку,
И в спертой, продавленной лени
Топить неожиданный крик.

Выносили мозг

По асфальту на коньках,
С пересадкой в Васюках,
С белыми повязками,
С песнями и плясками,

С переваренной водой,
С Петросяном-тамадой,
С Ладенами-Бушами,
С Гоголями-душами,

С Пугачевой и ТаТу,
С «мыльной» шайкою на льду,
С кошками-подковами,
С Ксюшами и Вовами,

С нефтегазовым крестом, -
Холмик, столик под кустом,
Травка-аллегория –
Вот и вся история.

Ходила жизнь по краю,
Рожи корчила.
С утра вот умираю -
Обесточила.
А меч торчит из ножен -
Туп как палица.
Он тоже обезвожен -
В ножнах плавится.
Ходила жизнь по смерти
Искушением,
Стучали в двери черти
С подношением.
Душа богов меняла
Растаможеных,
Тянула одеяло
Крыльев сложенных.
За дело и без дела
В лоб, да жалостью,
А надо было смело,
А не малостью,
А надо было горько,
А не пряником,
Чтоб засияла зорька
Над ботаником.
Какого хрена солнце
Обесчестили?
И сам себя ладонцей:
Всё на месте ли?
Теперь хожу по краю,
Раю Евному,
И сопли дотираю
Пиву хлебному.

Ты небо, которого мало,
И ведь не надышишься,
И не напишешься,
Не нацелуешься.
Ветер -
Он к нам залетел,
И, от хмеля шальной,
Упал удивленно под ноги.
Черкасская осень
Рыдала весной
И падали пьяные боги.
Ты берег, куда мне доплыть не дано,
Ты каждая клеточка, атом,
Ты сон или явь, что уже все равно,
Ты рай мой, устеленный адом,
Ты вечность, ты бездна,
Ты каждый мой сон,
Ты святость в грехе и в веселье,
Ты музыка мира, ты смех мой и стон -
Любимое, спящее Зелье.

(Зелье здесь одушевленное, нет - даже одухотворенное. А вот имени не назову. Черкассы маленькие)

По эпатажным этажам
И бесполезности бесполой,
По необъятным госпожам
И утонченности комолой,

По Берлиоза палачам
И зашансоненым маршруткам,
По уцелевшим Ильичам
И ресторанным проституткам,

По раскрещатой ширине
И по «Андреевским» изгибам,
По «виноградарской» шпане,
По извинениям-спасибам -

Иду к тебе, который год,
Кричу тебе, ору инферно,
Но Киев-братец все поймет,
Как понимал всегда, наверно.